Неточные совпадения
Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси
ушла,
мальчик показал свою руку.
В обыкновенное время дворовый
мальчик отгонял их большою зеленою веткой; но на этот раз Василий Иванович
услал его из боязни осуждения со стороны юного поколения.
Самгин вымылся, оделся и прошел в переднюю, намереваясь незаметно
уйти домой, но его обогнал
мальчик, открыл дверь на улицу и впустил Алину.
Дунаев, кивнув головой,
ушел, а Самгину вспомнилось, что на днях, когда он попробовал играть с
мальчиком и чем-то рассердил его, Аркадий обиженно убежал от него, а Спивак сказала тоном учительницы, хотя и с улыбкой...
— Содом и Гоморра! — дурашливо поздоровался он, встряхнув руку Самгина, заглядывая под очки его. Настроенный весело, он в пять минут сообщил, что из прокуратуры его «попросили
уйти» и что он теперь «свободный
мальчик».
И, поцеловав Клима в лоб, она
ушла.
Мальчик встал, подошел к печке, сел в кресло, смахнул пепел с ручки его.
— Летом заведу себе хороших врагов из приютских
мальчиков или из иконописной мастерской и стану сражаться с ними, а от вас —
уйду…
— Ах, да он ведь здесь! Так он не
ушел? — воскликнул, срываясь с места, мой
мальчик.
Он теперь один, он не может быть все там, и наверно
ушел куда-нибудь один: отыщите его скорей, непременно скорей, бегите к нему, покажите, что вы — любящий сын его, докажите, что вы — милый, добрый
мальчик, мой студент, которого я…
Наконец заключенные и посетители стали расходиться: одни во внутреннюю, другие в наружную дверь. Прошли мужчины — в гуттаперчевых куртках, и чахоточный и черный лохматый;
ушла и Марья Павловна с
мальчиком, родившимся в остроге.
Таким образом, обе дамы были в отлучке, служанка же самой госпожи Красоткиной, баба Агафья,
ушла на базар, и Коля очутился таким образом на время хранителем и караульщиком «пузырей», то есть
мальчика и девочки докторши, оставшихся одинешенькими.
Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет; утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый
мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Впрочем, ничему не помешал, только все две недели, как жил болезненный
мальчик, почти не глядел на него, даже замечать не хотел и большею частью
уходил из избы.
Не было мне ни поощрений, ни рассеяний; отец мой был почти всегда мною недоволен, он баловал меня только лет до десяти; товарищей не было, учители приходили и
уходили, и я украдкой убегал, провожая их, на двор поиграть с дворовыми
мальчиками, что было строго запрещено.
В 1827 я привез с собою Плутарха и Шиллера; рано утром
уходил я в лес, в чащу, как можно дальше, там ложился под дерево и, воображая, что это богемские леса, читал сам себе вслух; тем не меньше еще плотина, которую я делал на небольшом ручье с помощью одного дворового
мальчика, меня очень занимала, и я в день десять раз бегал ее осматривать и поправлять.
В праздничные дни, когда мужское большинство
уходило от семей развлекаться по трактирам и пивным, мальчики-ученики играли в огромном дворе, — а дома оставались женщины, молодежь собиралась то в одной квартире, то в другой, пили чай, грызли орехи, дешевые пряники, а то подсолнухи.
А какие там типы были! Я знал одного из них. Он брал у хозяина отпуск и
уходил на Масленицу и Пасху в балаганы на Девичьем поле в деды-зазывалы. Ему было под сорок, жил он с
мальчиков у одного хозяина. Звали его Ефим Макариевич. Не Макарыч, а из почтения — Макариевич.
Знакомство с купленным
мальчиком завязать было трудно. Даже в то время, когда пан Уляницкий
уходил в свою должность, его
мальчик сидел взаперти, выходя лишь за самыми необходимыми делами: вынести сор, принести воды, сходить с судками за обедом. Когда мы при случае подходили к нему и заговаривали, он глядел волчком, пугливо потуплял свои черные круглые глаза и старался поскорее
уйти, как будто разговор с нами представлял для него опасность.
Аня(задумчиво). Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке брат Гриша, хорошенький семилетний
мальчик. Мама не перенесла,
ушла,
ушла без оглядки… (Вздрагивает.) Как я ее понимаю, если бы она знала!
И звуки летели и падали один за другим, все еще слишком пестрые, слишком звонкие… Охватившие
мальчика волны вздымались все напряженнее, налетая из окружающего звеневшего и рокотавшего мрака и
уходя в тот же мрак, сменяясь новыми волнами, новыми звуками… быстрее, выше, мучительнее подымали они его, укачивали, баюкали… Еще раз пролетела над этим тускнеющим хаосом длинная и печальная нота человеческого окрика, и затем все сразу смолкло.
Мать не знала, в чем дело, и думала, что ребенка волнуют сны. Она сама укладывала его в постель, заботливо крестила и
уходила, когда он начинал дремать, не замечая при этом ничего особенного. Но на другой день
мальчик опять говорил ей о чем-то приятно тревожившем его с вечера.
Все это наводило на
мальчика чувство, близкое к испугу, и не располагало в пользу нового неодушевленного, но вместе сердитого гостя. Он
ушел в сад и не слышал, как установили инструмент на ножках, как приезжий из города настройщик заводил его ключом, пробовал клавиши и настраивал проволочные струны. Только когда все было кончено, мать велела позвать в комнату Петю.
Тем не менее, изо дня в день какое-то внутреннее сознание своей силы в ней все возрастало, и, выбирая время, когда
мальчик играл перед вечером в дальней аллее или
уходил гулять, она садилась за пианино.
Князь
ушел из гостиной и затворился в своей комнате. К нему тотчас же прибежал Коля утешать его. Бедный
мальчик, казалось, не мог уже теперь от него отвязаться.
— Я
уйду, Томаш, — совсем почти беззвучно шепнул
мальчик и задрожал всем телом.
Когда его жена
уходила на платформу освежиться, он рассказывал такие вещи, от которых генерал расплывался в блаженную улыбку, помещик ржал, колыхая черноземным животом, а подпоручик, только год выпущенный из училища, безусый
мальчик, едва сдерживая смех и любопытство, отворачивался в сторону, чтобы соседи, не видели, что он краснеет.
Мальчик побежал исполнить все эти приказания, а Груша все еще продолжала стоять и не
уходила из кабинета.
Остальное ты все знаешь, и я только прибавлю, что, когда я виделась с тобой в последний раз в доме Еспера Иваныча и тут же был Постен и когда он
ушел, мне тысячу раз хотелось броситься перед тобой на колени и умолять тебя, чтобы ты спас меня и увез с собой, но ты еще был
мальчик, и я знала, что не мог этого сделать.
Она внимательно слушала музыку, еще внимательнее глядела на акробатические упражнения Сергея и на смешные «штучки» Арто, после этого долго и подробно расспрашивала
мальчика о том, сколько ему лет и как его зовут, где он выучился гимнастике, кем ему приходится старик, чем занимались его родители и т. д.; потом приказала подождать и
ушла в комнаты.
— Передай это… Тыбурцию… Скажи, что я покорнейше прошу его, — понимаешь?.. покорнейше прошу — взять эти деньги… от тебя… Ты понял?.. Да еще скажи, — добавил отец, как будто колеблясь, — скажи, что если он знает одного тут… Федоровича, то пусть скажет, что этому Федоровичу лучше
уйти из нашего города… Теперь ступай,
мальчик, ступай скорее.
— У него есть такт, — говорил он одному своему компаниону по заводу, — чего бы я никак не ожидал от деревенского
мальчика. Он не навязывается, не ходит ко мне без зову; и когда заметит, что он лишний, тотчас
уйдет; и денег не просит: он малый покойный. Есть странности… лезет целоваться, говорит, как семинарист… ну, да от этого отвыкнет; и то хорошо, что он не сел мне на шею.
Саша
ушел после обеда и не вернулся к назначенному времени, к семи часам. Коковкина обеспокоилась: не дай бог, попадется кому из учителей на улице в непоказанное время. Накажут, да и ей неловко. У нее всегда жили
мальчики скромные, по ночам не шатались. Коковкина пошла искать Сашу. Известно, куда же, как не к Рутиловым.
Ему шёл седьмой год, когда мать его вдруг исчезла из дома: она не умерла, а просто однажды ночью тайно
ушла куда-то, оставив в памяти
мальчика неясный очерк своей тонкой фигуры, пугливый блеск тёмных глаз, торопливые движения маленьких смуглых рук, — они всегда боязливо прятались. Ни одного слова её не осталось в памяти сына.
Матвею стало грустно, не хотелось
уходить. Но когда, выходя из сада, он толкнул тяжёлую калитку и она широко распахнулась перед ним,
мальчик почувствовал в груди прилив какой-то новой силы и пошёл по двору тяжёлой и развалистой походкой отца. А в кухне — снова вернулась грусть, больно тронув сердце: Власьевна сидела за столом, рассматривая в маленьком зеркальце свой нос, одетая в лиловый сарафан и белую рубаху с прошвами, обвешанная голубыми лентами. Она была такая важная и красивая.
Он также приплясывал в лужах, но это приплясыванье выражало скорее явную досаду, нежели радость: каждый раз, как лаптишки старика
уходили в воду (а это случалось беспрерывно), из груди его вырывались жалобные сетования, относившиеся, впрочем, более к
мальчику, баловливость которого была единственной причиной, заставлявшей старика ускорять шаг и часто не смотреть под ноги.
Дядя Аким, выбившийся из сил, готовый, как сам он говорил,
уходить себя в гроб, чтоб только Глеб Савиныч дал ему хлеб и пристанище, а
мальчику ремесло, рад был теперь отказаться от всего, с тем только, чтоб не трогали Гришутку; если б у Акима достало смелости, он, верно, утек бы за
мальчиком.
Голос сторожа: «Сейчас
уйду!» (Подсвистывает.) «Эй, вы, Жучка,
Мальчик! Жучка!»
И стало тихо. Хозяин
ушёл в свою комнату, оттуда донеслось громкое щёлканье косточек на счётах. Илья, держась за голову руками, сидел на полу и с ненавистью смотрел на приказчика, а он стоял в другом углу лавки и тоже смотрел на
мальчика нехорошими глазами.
Илья улыбался, глядя на рябое лицо и широкий, постоянно вздрагивающий нос. Вечером, закрыв магазин, Илья
уходил в маленькую комнатку за прилавком. Там на столе уже кипел самовар, приготовленный
мальчиком, лежал хлеб, колбаса. Гаврик выпивал стакан чаю с хлебом и
уходил в магазин спать, а Илья сидел за самоваром долго, иногда часа два кряду.
— Хорошо-с! Я —
уйду… Но и за этим
мальчиком вы поглядывайте… Он с ножичком… хе-хе!
Однажды, когда Карп
ушёл куда-то, а Михаил отбирал в подвале попорченную рыбу для богадельни, хозяин заговорил с Ильёй, и
мальчик сказал ему...
Входит
мальчик, подает письмо и
уходит.
Объединенные восторгом, молчаливо и внимательно ожидающие возвращения из глубины неба птиц,
мальчики, плотно прижавшись друг к другу, далеко — как их голуби от земли —
ушли от веяния жизни; в этот час они просто — дети, не могут ни завидовать, ни сердиться; чуждые всему, они близки друг к другу, без слов, по блеску глаз, понимают свое чувство, и — хорошо им, как птицам в небе.
Фома, наблюдая за игрой физиономии старика, понял, что он боится отца. Исподлобья, как волчонок, он смотрел на Чумакова; а тот со смешной важностью крутил седые усы и переминался с ноги на ногу перед
мальчиком, который не
уходил, несмотря на данное ему разрешение.
Команда парохода любила его, и он любил этих славных ребят, коричневых от солнца и ветра, весело шутивших с ним. Они мастерили ему рыболовные снасти, делали лодки из древесной коры, возились с ним, катали его по реке во время стоянок, когда Игнат
уходил в город по делам.
Мальчик часто слышал, как поругивали его отца, но не обращал на это внимания и никогда не передавал отцу того, что слышал о нем. Но однажды, в Астрахани, когда пароход грузился топливом, Фома услыхал голос Петровича, машиниста...
— Да вот эти господа ненавистные. Только что вы
ушли, как начали они рассуждать, следовало или не следовало Долинскому снимать этого
мальчика, и просто вывели меня из терпения.
Но большую часть дня я ничего не делал, а ходил по комнате, ожидая телеграмм, или сажал во флигеле
мальчика, а сам
уходил в сад и гулял, пока
мальчик не прибегал сказать, что стучит аппарат.
Со смехом отвечали мне: «Ты врешь; лень учиться, в больнице понравилось!» Шумная ватага
мальчиков, построясь в комнатный фронт,
ушла наверх.
Такое дурацкое и вовсе незаслуженное наказание для такого чувствительного и развитого
мальчика, каким был я, должно было показаться и показалось несносным оскорблением, и я в самом деле с ожесточением и презрительною улыбкою посмотрел на своего наставника и поспешно
ушел во флигель.
Он вспомнил, как в детстве во время грозы он с непокрытой головой выбегал в сад, а за ним гнались две беловолосые девочки с голубыми глазами, и их мочил дождь; они хохотали от восторга, но когда раздавался сильный удар грома, девочки доверчиво прижимались к
мальчику, он крестился и спешил читать: «Свят, свят, свят…» О, куда вы
ушли, в каком вы море утонули, зачатки прекрасной, чистой жизни?